— Что случилось? — По-моему, у нее внутренности вывалились наружу

идеальная мама история после родов

Четыре дня спустя после рождения моей дочери при помощи экстренного кесарева сечения мои внутренности вывалились из меня. Все шесть метров или около того свисали из зияющей дыры в животе, и, как потом сказал мой муж, это напоминало сцену из классического фильма ужасов «Чужой» — поклонники фильма с нежностью называют ее «вспарыванием грудины». Я не смотрела этот фильм и не собираюсь, но вы можете представить, о чем речь. Врач, приехавший ко мне на мотоцикле, никогда ничего подобного не видел, и, похоже, другие бесчисленные медики в последующие дни — тоже.

К счастью для меня — и для вас, читатели, — мой муж посоветовал мне не смотреть, чтобы я не могла увидеть нанесенный моему телу урон во всей красе. Поначалу, до того как я его позвала, я думала, что это просто гной, но когда я почувствовала, как мой шов расползается шире и шире, я поняла, что что-то пошло не так. Крик о помощи усилил давление на живот, и рана продолжила открываться, будто сломанная застежка-молния. Все, что я могла, — это тихонько звать: «Стивен…»

Позже он сказал, что ему сразу стало ясно: дело серьезное, потому что никогда раньше не слышал, чтобы я говорила с таким беспокойством в голосе. Он оказался возле меня в считаные секунды. И ничего не сказал мне — схватил телефон и стал набирать номер неотложки. Я начала понимать, насколько все плохо, когда мой муж, отзываясь на просьбу медика, стал описывать, что видит (он вышел из ванной с телефоном, чтобы избавить меня от осознания того, что со мной происходит).

«По-моему, у нее внутренности вывалились наружу», — прошептал он, надеясь, что я его не слышу.

Конечно, я все слышала, и это заставило меня затрястись так сильно, что вообще непонятно, как мне удалось устоять на ногах.

Стивен очень благоразумно осведомился у врача, что со мной делать, пока «гравитация, ну… сами понимаете». Я стояла голая в душе и, по счастью, — насколько это можно назвать счастьем — еще не начала мыть голову, а не то бы так и ходила с намыленной головой неизвестно сколько времени. Забавно, о чем мы переживаем в такие страшные моменты.

Парамедику на мотоцикле понадобилось всего семь минут, чтобы добраться до нас. Мы это знаем, потому что оператор скорой помощи оставался на линии до тех пор, пока он не приехал. В серьезных случаях парамедика на мотоцикле часто отправляют впереди скорой помощи, но так совпало, что была пятница — день, когда дороги забиты. Так что прошло еще около двадцати мучительных минут, прежде чем прибыла машина. Парамедику-мотоциклисту удалось убедить меня выйти из ванной — задача сложная, потому что для начала нужно было сделать шаг из душевой кабины. Затем он попытался придать мне целостность при помощи марли, вымоченной в физрастворе, и завернул в полотенца, а я сидела на стуле, тряслась и бесконечно спрашивая, как там мой новорожденный ребенок. Помню, я повторяла: «Ей всего четыре дня от роду».

Меня убедили, что с моим ребенком все будет в порядке и что нас вместе повезут в больницу. Молоко у меня только-только начало прибывать, и я была единственным источником пропитания для дочери — это было единственное, о чем я могла думать.

Спустя три часа ожидания, в течение которых мои внутренности были не на месте, а сама я за это время приняла только самое слабое обезболивающее (от морфия я отказалась, чтобы он не попал в грудное молоко… должно быть, у меня были искаженные приоритеты), меня наконец повезли на внеплановую операцию. До нее я попыталась покормить ребенка грудью (что довольно сложно сделать, лежа пластом на кровати), откачать молоко из надувшихся грудей (тоже непросто по той же причине) и подписать согласие на операцию, которая, как меня предупредила медсестра, могла нанести ущерб моему кишечнику на всю оставшуюся жизнь.

Прозвучало даже смутное предположение, что, если обнаружатся какие-то проблемы, мне потребуется стома, и я была озадачена тем, понимаю ли я вообще значение этого слова. Анестезиолог задал мне все возможные вопросы про аллергию и прочее, а добрая медсестра поставила через катетер капельницу для ввода антибиотиков и обезболивающего, на которое я все-таки согласилась (хотя оно никак не облегчило нарастающую боль).

Мне показалось, что это были самые долгие три часа в моей жизни; ярче всего я помню, как просила о полной анестезии, чтобы весь этот кошмар остался позади как можно скорее. Я поняла, что все очень серьезно, потому что даже мой муж не смог сказать мне, что все будет хорошо; его лицо было пепельно-серым. Он нервно укачивал нашу новорожденную дочь, не зная, куда ее деть, когда меня заберут на операцию. Он не хотел отвлекать внимание медперсонала от меня своими вопросами о том, куда ему самому деваться или как ему покормить нашего ребенка, который вот-вот должен проголодаться.

Когда меня наконец привезли в операционную после полуночи и попросили посчитать до десяти, я смогла посчитать только до трех. Вместе с акушером-консультантом был вызван специалист по кишечной хирургии. Прежде чем зашить меня, он провел диагностическую лапаротомию, которая заключалась в проверке каждого миллиметра моего кишечника на предмет разрывов или повреждений.

Я очнулась спустя два часа — в комнате, которую я, скорее всего ошибочно, запомнила, как прямоугольную, длинную и темную. Там я была единственной пациенткой, и очнулась я невероятно счастливой, так как все еще была одурманена действием обезболивающих. Две улыбающиеся медсестры радостно сообщили мне, что все прошло хорошо и что мой муж с ребенком скоро будут рядом. Я смеялась, пока команда врачей рассказывала мне разные истории про туалетные привычки пациентов, перенесших операции на кишечнике, — во всяком случае, я помню это так. Затем вошла врач с огромным молокоотсосом, чтобы освободить меня от чувства давления из-за моих переполненных молоком грудей, и она услышала, с каким энтузиазмом я на это согласилась.

К тому моменту моя новорожденная дочь уже спала. За те часы, что я провела на операции, мой муж сумел найти в больнице родильное отделение, где озадаченный врач дал ему молочную смесь для нашей завывающей дочери. Никто не понимал, что этот мужчина делает в больнице с голодным новорожденным младенцем посреди ночи: «Где ваша жена? Что случилось? Кто вас сюда послал?» Родильные отделения по понятным причинам настороженно относятся к тем, кто не является их непосредственным пациентом, особенно вне приемных часов.

Восстановление было болезненным, но врачи дали мне понять, как они рады и как приятно удивлены тому, что со мной все в порядке. Мне предложили буклеты, где было написано, куда обращаться за консультациями, и уже после того, как меня выписали из больницы, я общалась со многими акушерами-гинекологами, которые силились понять, что именно могло пойти не так во время моего кесарева сечения. Мне не помогали их слова о том, что это было «из ряда вон» и что такого не должно было случиться. Мы по-прежнему не знаем причины произошедшего, но я никогда не забуду, как часто люди меня поздравляли, когда мне удавалось успешно пустить газы. Это было четким сигналом того, что мой кишечник вновь заработал.

Отрывок из книги «Идеальная мама», Мелисса Хогенбум (изд-во РИПОЛ классик, 2025)

идеальная мама

Книга «Идеальная мама» — научное исследование о том, что значит стать матерью. Журналист Мелисса Хогенбум исследует биологические и психологические изменения во время беременности и материнства, а также то, как они влияют на женщин. Рассказывая о своем личном опыте работающей матери двоих детей, Хогенбум обращает внимание на то, что так часто игнорируется: влияние материнства на личность человека.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Книги на февраль: что почитать женщине для вдохновения

Редакция/ автор статьи

В Telegram нас читать удобнее:)

Перейти

Он будет закрыт в 27 секунд