В 1976 году мы с бабушкой и мамой рассматривали старые фотоальбомы. Когда мы наткнулись на мою фотографию в возрасте пяти лет (она была снята в Монтевидео, Уругвай, в 1955 году), они остановились, чтобы рассказать мне о том времени.
«Это был октябрь, и я помню, как мне позвонили из школы и сказали, что детей надо забрать домой. Вспышка полиомиелита. У нескольких школьников подтвержденный диагноз. Я забрала тебя, уверенная, что произошла какая-то ошибка. Все изменилось после смерти твоей лучшей подруги. Маша умерла на следующий день, и я подумала, что сойду с ума. Врачи говорили, что это вирус и ничего нельзя сделать. Единственное, что может спасти – это изоляция. Дети больше не должны играть вместе, а родителям важно следить за симптомами. Мне было очень страшно, и никто, казалось, не понимал, что нужно делать. Я просто смотрела на тебя – на твое счастливое маленькое личико – и волновалась», — вспоминает мама. И бабушка продолжает:
— Как только я услышала панику в голосе твоей матери по телефону, я сразу же приехала. Мы все сидели в вашем доме несколько недель. Каждый день мы слышали о новой трагедии.
Кое-что из этого я смутно помню, но они никогда не рассказывали мне об этом так подробно.
«У тебя было любимое платье. Даже когда оно стало маленьким, ты все равно хотела его носить. Я обычно не позволяла тебе этого, но тогда сказала, что ты можешь делать все, что захочешь. Ты была так счастлива, и мы сфотографировали тебя. Вот этот момент», — и мама указала на мою фотографию в коротком розовом платье.
«Как вам удалось справиться со стрессом и страхом, сидя в изоляции?», — спросила я обоих.
Моя мама повернулась к бабушке (что для нее нехарактерно) и та заговорила первой: «Я напомнила твой маме, что в 1928 году – мы тогда еще были в Польше – у нее был тиф. Ей было всего 5 лет. Другие умирали, и никто не знал, откуда взялся этот вирус. Все, что мы могли сделать, — это остаться дома. Твоя мама была больна, и я была в ужасе. Мне на помощь пришла свекровь. В течение нескольких недель мы вдвоем ухаживали за твоей мамой, сами стараясь не заболеть. Весь город был на карантине, люди выходили из дома только за продуктами».
Я была поражена тем, что и мама, и бабушка пережили эпидемию и изоляцию.
«Да, это было ужасно, — сказала мама, — но мы узнали кое-что важное. Мы узнали, что даже в такое время жизнь продолжается. Сначала мы ничего не делали, только ждали и наблюдали, но потом поняли, что жизнь – вот она, и самое главное – это иметь ее, а не потерять из-за страха».
Бабашка кивнула, соглашаясь с ней: «Моя свекровь сказала мне, что самый большой грех, который мы можем совершить – это притвориться мертвыми, когда мы еще живы. Поэтому мы пели песни, смеялись и танцевали. Мы пили много чая, и я слушала семейные истории, которые она мне рассказывала. Тогда я поняла, что жизнь не останавливается только потому, что ты больше не можешь выйти на улицу».
И вот сейчас я здесь, в 2020 году, сижу дома в Америке и вспоминаю истории моей мамы и бабушки. Я боюсь того, что ждем меня, мою семью и мой мир. Время, которое мы сидим в самоизоляции, наше поколение считает потерянным. Но это не так. Независимо от обстоятельств, единственное время, которое действительно потеряно – это время, когда мы забываем жить.
Сильвия Бэр
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: «Ребенок, рожденный после изнасилования, это дар. Божий план»
