Мама: «Не давай бить себя в живот. Береги ребенка»

Я знала, что я несчастный ребенок. Сколько раз слышала это от моей матери! Я была девятым ребенком в семье. Девятой девочкой! В те времена в узбекских семьях встречали рождение девочки жестокими словами: «Чем родить тебя, лучше родить камень, он пригодился бы при постройки стены».

Моя мать вошла в дом отца, Мухамеда Насыра, второй женой.

По закону вторая жена, вошедшая в дом при жизни первой, имела половинные права. При рождении ребенка от второй жены не устраивали пышного тоя, как при рождении первенца от старшей жены. У моей матери не было ни одного мальчика. Ожидая меня, мать молилась аллаху, просила у него сына, плакала, боялась… Родилась я, девочка. Отец даже не посмотрел на меня. Он ругал мать. Порывался избить ее, больную и изнеможенную, готовую умереть от страха.

Но я не чувствовала себя несчастной. Я была очень веселой. Любила мать, своих двух сестер – Ходжар и Айшу (остальные мои сестры умерли), любила наш дом, сад, горы, у подножия которых раскинулся наш кишлак Таглык, любила быстрый арык, к которому мы бегали с медными кувшинами за водой.

Обычно пела мать простые, задушевные народные песни. Она знала бесчисленное количество метких, острых народных пословиц, создавала их сама, и народ прозвал ее «Аллома», что значит «умный человек, просвещенный». Но Хасиятхон никогда не училась, она была неграмотна, как и все женщины нашего кишлака.

Мулла, муж Ходжар, закончив свои дела в Коканде, приехал за нею. Ходжар заторопилась. По тому, как побледнело ее лицо, как дрожали ее пальцы, когда она надевала паранджу, было видно, что она очень боялась своего мужа. Мы с Айшой слышали, как на прощание мать тихо сказала ей:

– Не давай бить себя в живот. Береги ребенка.

Зимой Ходжар стала матерью. Она долго болела, но мою мать к ней мулла не пустил. Мать работала так много, что я не знала, когда она отдыхает. Она пряла, изготовляла маты, добывая нам на жизнь и на выплату за дом и сад. Каждый день приходил Хайдар и напоминал о долге, намекал об Айше. Но, видно, не суждено было нам жить в отцовском доме…

Глухо доносились до нашего кишлака отголоски великих мировых событий. Постепенно волнующих вестей становилось все больше. По тому, как соседки перешептывались с матерью, я чувствовала, что случилось что-то удивительное,

Мне было пять лет. Что я могла тогда понять? Да и мать моя понимала очень немного. А в кишлак прилетали все новые и новые слухи, непонятные слова… Революция… Большевики… Война… Люди, не умея разобраться в происходящем, шли к мулле; тот заставлял молиться и проклинать большевиков. Мулла говорил, что большевики — это «неверные», они восстали против аллаха. Их ждет страшная расплата. За веру должен встать народ. Появилось и новое слово – «басмачи». Мулла говорил, что басмачи – защитники веры, они друзья народа. Но скоро узнали мы правду.

В тот вечер я узнала от Яшена печальную историю его родной сестры Султанхан. Еще совсем девочкой ее продали за калым богатому человеку. Жизнь ее ограничилась стенами ичкари, даже к родне ее не пускали. Лишь раз в год муж провожал ее, закутанную в паранджу, к родным, провожал вечером, чтобы никто не увидел ее. Это была единственная ее радость. И снова целый год она сидела запертая в четырех стенах, ожидая, когда придет единственный ее праздник. Яшен очень жалел свою сестру, он негодовал на старые обычаи и законы, порабощающие женщин. Я рассказала ему историю Ходжар, так похожую на историю его сестры, и мы еще раз поклялись друг другу все свои силы отдать борьбе за раскрепощение женщин.

У Ходжар была подружка, дочь нашего соседа. Говорили, что она самая красивая во всей округе. Я смутно помню ее. После ухода Ходжар она иногда забегала к нам. Веселая, быстрая, она звонко смеялась, играла с Айшой, баловалась со мной и Расул-джаном. Мать очень любила ее. Когда она особенно тосковала по Ходжар, она шла в дом ее подружки. И вдруг девочка пропала. Пропала после того, как двое неизвестных мужчин, гостивших два дня у муллы, покинули наш кишлак. Прошел слух, что это были басмачи.

Обезумевший отец пропавшей девочки бросился к мулле. Народ волновался, столпился у дома муллы, ждал. Но вот вышел несчастный отец – вид у него был смущенный и растерянный. За ним шел важный и гордый мулла. Так же как отцу пропавшей, он рассказал собравшейся толпе, что девочку унесли ангелы, унесли на небо…

Народ замолк. Только кто-то нерешительно спросил:

– Почему же святые выбрали именно ее?

Мулла, поддерживая свой тучный живот руками, ответил:

– У нее была ангельская красота и чистая душа. Отец ее должен гордиться.

Но опять раздался чей-то голос:

–Девочка пропала, ее надо искать!
– Велик аллах, пусть ищут, – невозмутимо ответил мулла и спокойно ушел к себе в дом.

Народ постоял, потоптался и разошелся. Что скажешь? Аллах велик…

В комнате, куда мы вошли, за большим столом сидели две женщины. Они приветливо взглянули на нас. Одна из них, молодая и красивая, улыбнулась Расулджану, которого мать от волнения так сильно прижала к себе, что он закряхтел, и спросила:

– Что тебя, сестра, привело сюда? Садись и рассказывай.

Это и была Турахон-ое. Та, что постарше, была известная активистка Таджихон Шадиева. Мать начала рассказывать о своей горькой жизни. Женщины слушали ее внимательно, не перебивая, но когда мать сбивчиво, волнуясь, стала повторять все сначала, Турахон-ое ласково остановила ее:

– Ты не волнуйся, сестра. Мы поможем тебе. Советская власть открыла детские дома для сирот и для таких детей, как твои. Советская власть не оставит тебя, она даст приют твоим детям, она даст работу тебе. Твои дети будут учиться. Понимаешь?
– И девочки? – нерешительно спросила мать.
– И девочки и мальчики. Ты должна запомнить на всю жизнь: теперь у нас и женщины и мужчины имеют одинаковые права, все теперь равны.

И мужчины согласны? – удивилась мать.

– Это закон. И согласны или не согласны мужчины, они должны подчиняться.
– А если они не захотят?
– Советская власть разъясняет им законы, воспитывает их, но тех, кто продолжает бить своих жен и продавать за калым своих детей, тех судят и наказывают.
– Тогда всех мужчин придется судить и наказывать, – сказала мать, – ни один из них не захочет быть равным с женщиной.

Турахон-ое весело рассмеялась, она ласково, как с ребенком, говорила с матерью, объясняя ей много нового, совершенно незнакомого. Она подробно рассказала матери о детском доме, сильно удивив ее тем, что нас, ее детей, будут содержать и учить бесплатно. За все будет платить советская власть…И вот с бумажкой в руках Шадиева и мать ведут нас в детский дом. Мы все боимся, конечно.

Мать утешает нас. Если нам будет плохо, она заберет нас из детского дома. Ей обещали работу; может быть, она найдет работу и для Айши, и мы снова будем жить все вместе. Я горько плачу и держусь за платье матери. Я не хочу в детский дом, не хочу расставаться с матерью. Плачет и Айша. Один Расулджан с интересом рассматривает незнакомые улицы, дома, встречающихся людей. Он смеется, он ничего не понимает…

Вот и детский дом. Нерешительно, робко, со страхом переступаем мы его порог.
Прощай, старая жизнь, прощай навсегда!..

В первый раз в жизни на меня надели новое белье и платье. Одежда была из грубого и дешевого материала, но раньше я всегда ходила в старых, заплатанных, вылинявших платьях, я ни разу еще в своей жизни не надевала ничего нового, ни разу в жизни, а тут вдруг… Я была счастлива и горда. Нас сытно накормили. Но ночь оказалась для меня тяжелой. Дети спали на кроватях. До сих пор я не только не лежала на кровати, но никогда ее и не видела: мы всегда спали на полу. И сейчас я ужасно боялась свалиться.

Воспитателями и педагогами в нашем детском доме были женщины-татарки. Грамотных узбечек в Туркестане тогда было очень мало. Первым нашим педагогом узбечкой была Масумахон. Я хорошо помню ее. Высокая и стройная, как юное деревце, с ласковым лицом, с большими, блестящими, всегда живыми глазами, она была очень красива. Мягкая, женственная, она всех притягивала к себе. В детском доме ее любили.

В 1924 году в Москве при Узбекском доме просвещения была организована трехгодичная узбекская театральная студия. В эту студию из Узбекистана послали 24 человека, среди которых были и наиболее талантливые участники театральной самодеятельности, и молодые актеры.

…К нам приехала Ходжар. Она сбросила свою паранджу, крепко прижалась к матери и заплакала. Мать что-то тихо ей говорила, даже раза два засмеялась. Мы переглянулись с Айшой. С тех пор как ушла от нас Ходжар, мы ни разу не слышали смеха матери. А сейчас, быстрая, улыбающаяся, разостлала она дастархан, достала откуда-то горсточку сладостей, принесла только что вскипевший кумган и налила Ходжар в самую лучшую нашу пиалу чай.

Ходжар была все такой же хрупкой, только ее глаза стали еще больше, под ними появились черные круги, лицо стало прозрачным, и румянец с него исчез. После чая мы все пошли в сад, Ходжар повеселела. Она стала совсем как прежде. Легко подбежала к нашему любимому урюковому дереву, обняла его ствол и вдруг запела. Голос ее дрожал, но в нем появилась новая сила и глубина.

Ах, как хорошо она пела!

Ходжар сорвала тоненькую урюковую веточку с бледно-розовыми цветами и пристроила в своих густых волосах. От этой маленькой веточки лицо ее казалось еще бледнее и прозрачнее, а черные глаза— темнее и глубже.

— Знаешь, мама, со всем я смирилась бы, если бы отпускали меня к речке или в горы, — сказала Ходжар, — совсем бы ненадолго… Ах, мама, как бы мне хотелось убежать в горы! Я бы забралась на самую-самую высокую, легла бы на нее и умерла навсегда… Отчего, мама, вечерами горы такие синие? Говорят, оттого, что там живет шайтан. Разве могла бы я любить горы, если бы он там жил? Там ведь нет, мама, шайтана?

Она ждала ответа так, будто бы от этого зависела ее судьба.

— Нет там, доченька, шайтана,—уверенно сказала мать.

Ходжар засмеялась. Ее смех, как нежное журчание ручья, еще долго слышался нам.

Халима Насырова, знаменитая оперная певица, 1912 года рождения, народная артистка СССР. Из архива Натальи Пеньтюховой (Москва), книга “Солнце над Востоком”, М. 1965 г.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Замуж за дагестанца: «Тебе не положено брать телефон у мужчины»

Редакция/ автор статьи
Загрузка ...
Mamamobil.ru

В Telegram нас читать удобнее:)

Перейти

Он будет закрыт в 27 секунд