Вот он, март, которого я боюсь уже 11 месяцев. Эти вечерние часы 22 марта 2018 года были такими же, как и все остальные. Я вышла с работы и поехала за дочерью.
Последнюю неделю она провела со своим отцом, и я приготовилась к крепким объятиям, ее рассказам и позднему утреннему завтраку, как только мы проснемся завтра.
Когда я подъехала к дому, няня вынесла мою дочь на руках. Она спала. У нее был тяжелый день. Я в шутку спросила – дышит ли она вообще, а потом положила руку на ее грудь и не почувствовала никакого движения. Мне нужно было вернуться в дом и начать делать искусственное дыхание, но я была зла и напугана. Кричала на всех, кто встал у меня на пути или пытался что-то сказать.
Я занесла ее обратно в дом, положила и начала делать искусственное дыхание. Разумом я понимала, что должна сохранять спокойствие, но у меня не получалось. Я кричала на няню.
Те 15 минут, что ехала Скорая, показались мне часом.
Пока они пытались вернуть к жизни мою дочь, я звонила родителям, ее отцу, ходила, плакала и молилась. Временами я чувствовала себя посторонней женщиной, наблюдающей за этим ужасным событием. У меня часто бывали такие ночные кошмары, но это никогда не должно было случиться. С кем угодно, но не со мной.
Пока мы ехали в больницу, в голову лезли самые худшие мысли. Я думала о том, что когда в последний раз видела свою малышку, она умоляла меня не уходить на работу, но я все равно пошла. Я думала о том, что будет, если она умрет. Каково это – планировать похороны своего ребенка? Я молила Бога, чтобы он пощадил моего ребенка, и я сделаю все, что он захочет.
Когда мы добрались, врачи отвели меня в маленькую комнату рядом с комнатой ожидания и начали задавать вопросы, которые обычно задают, когда вы поступаете в больницу. Я по глупости подумала, что это хороший знак. Они хотят положить ее в больницу. Я была там около 10 минут, прежде чем вошел врач, сел рядом со мной и сказал слова, которые навсегда изменили мой мир: «Мы сделали все, что могли, но, к сожалению, не смогли ее спасти».
Эта фраза опустошила меня.
Все, чем я была, было в этой маленькой девочке. Она была моей гордостью и радостью. Если бы вы спросили меня раньше: «Как дела?», я бы ответила: «Я в порядке, моя дочь…» Но в тот момент мне показалось, как будто мое сердце тоже остановилось. Я была пустой оболочкой.
Когда они привели меня к ее маленькому безжизненному телу, лежащему на большой больничной койке, я потеряла разум. Мне хотелось обнять ее и лечь рядом. Они позволили. Я обнимала дочь, пока тепло медленно покидало ее тело, а кожа становилась холодной на ощупь. Если я не обнимала ее, то гладила по волосам, пела любимую песню.
Примерно через 30 минут врачи пришли и сказали, что провели несколько тестов, и оказалось, что у нее был недиагностированный диабет 1 типа, и уровень сахара в крови — 500. Я не могла понять. Как у моего ребенка мог быть диабет? Всего неделю назад она ходила к врачу, и мне сказали, что она здорова. Как она могла умереть от болезни, с которой справляются тысячи людей?
Для тех, кто не знает: уровень сахара в крови обычного человека не должен превышать 120, а у моего ребенка был в пять раз выше. При уровне в 300-400 начинается кома. Моя девочка не смогла из нее выйти. Не было никаких признаков и симптомов; это было неожиданно. Никто в нашей семье не болел диабетом, мы понятия не имели.
Позже я узнала, что тесты на диабет делают только школьникам, либо маленьким детям с признаками диабета или имеющим членов семьи с таким заболеванием. Признаки диабета у малышей — они много пьют, много писают и устают.
Эти симптомы легко упустить из виду, потому что большинство детей так делают. Поэтому объективнее сделать обычный тест на определение сахара в крови.
Я прошу вас, попросите врача проверить вашего ребенка при следующем осмотре. Умоляю вас — осознайте признаки и симптомы детского диабета. Я прошу вас, поделитесь этой историей, чтобы ни один родитель никогда не услышал слова: «Мне жаль, но мы не смогли ее спасти».
Сьерра Гринли
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: Сахарный диабет 1 типа у детей. Что нужно знать маме?
